Словом 2023 года по версии толкового словаря английского языка Collins English Dictionary стало «AI», Artificial Intelligence, то есть искусственный интеллект.
Управляющий директор Collins рассказал, что употребление этой аббревиатуры выросло в четыре раза с начала года, став «точкой разговора». Журналисты также попросили комментарий у самого искусственного интеллекта, забив соответствующий запрос в чат-бот ChatGPT. «Выбор AI в качестве слова года по словарю Коллинза отражает глубокое влияние искусственного интеллекта на наш быстро развивающийся мир, где инновации и трансформация обусловлены мощью алгоритмов и данных», — выдала ответ машина.
В то же самое время, когда британские филологи номинировали AI, а алгоритмы раздавали комментарии журналистам, в Лондоне проходил форум, организованный премьером Риши Сунаком, на который собрались сто мировых лидеров, владельцев технических корпораций, ученых и исследователей искусственного интеллекта, «чтобы обсудить, как наилучшим образом максимизировать преимущества этой мощной технологии при минимизации рисков».
Популярность акции «Слово года» растет много лет подряд. Одним из первых, еще в 1990 году, ее стало проводить Американское диалектное общество (American Dialect Society). Постепенно конкуренцию ему составили другие организации: издательство Оксфордского университета (US Word of the Year), агентство Global Language Monitor, The New York Times и Collins English Dictionary. Конкурс приобрел популярность в немецкоязычных и скандинавских странах, а с 2007-го аналогичная номинация по инициативе филолога и культуролога Михаила Эпштейна проходит и в России.
Оглянувшись на облака слов, попадавших в эти лингвистические чарты, легко вспомнить эпоху, которую мы пережили, с ее иллюзиями, надеждами и переменами, о которых мы уже стали забывать.
В 1980-х народы открывали для себя новую реальность. В 1986-м немецкий язык обогатился славянским топонимом «Чернобыль». Слово прочно укоренилось в теперь уже недружественных языках, хотя многие из тех, кто его использует, могут не знать, что был некогда такой город. Советские граждане в те годы жадно открывали для себя западный образ жизни. Впрочем, для немцев он тоже хранил много загадок. Только в 1987-м их словари пополнились словами «СПИД» и «презерватив».
В далеком 1990-м в Америке мемом года стало «читайте по губам» — read my lips (Американское диалектное общество). Так сказал Джордж Буш-старший, объявивший о своем выдвижении в президенты: «Читайте по губам: никаких новых налогов». С этого началась эпоха, которую сначала будут называть концом истории, а потом временем постправды. Как и следовало ожидать, читать по губам политиков было ошибкой. В 1990-м президент Буш налоги повысил. На рубеже веков такое случалось часто. Борис Ельцин примерно тогда же обещал «лечь на рельсы», если либерализация цен заставит их вырасти. Цены выросли, на рельсы Борис Николаевич не лег, живем дальше. Читайте по губам: обещания с высоких трибун не стоят ни гроша.
Выборы 1992 года Буш, кстати, проиграл. Пресса объясняла это тем, что избиратели не простили лжи. Просто еще не привыкли. На следующий год очередь генерировать бессмертное перешла к геополитическому противнику Буша — Саддаму Хусейну. Перед началом войны в Заливе он пытался напугать американцев, предостерегая их от вмешательства в Кувейте: «Эта битва станет матерью всех битв». Войну Саддам проиграл вдребезги. Его армия спасалась из Кувейта бегством, потеряв от 20 тыс. до 50 тыс. только убитыми. Американцы пережили триумф, с которого началась история «однополярного мира», сейчас так мучительно заканчивающегося. А «мать всего» вошла в языки народов. Последовали «мать всех бомб», «мать всех бюджетов», «мать всех проблем». Юмористы на всех континентах надрывались: «Сейчас услышите мать всех шуток».
Вы, наверное, знаете такой шутливый оборот: «На самом деле нет». Например, «Доходы россиян стабильно растут. На самом деле нет». Предприимчивые люди давно монетизируют этот юмор, продавая мерч (вот значки «Да! (на самом деле нет)»). Так вот это была фраза 1992 года. В Германии лицемерие политики новой эпохи воспринимали по-своему. Politikverdrossenheit — «равнодушие к политике». Явка на выборах в единой Германии рухнула до невиданно низкого уровня.
Оставшиеся годы ХХ века были целиком посвящены интернету. Его боялись и обожали, примерно как сейчас его прямого наследника — искусственный интеллект. Вице-президент Альберт Гор в 1993-м носился с «информационной супермагистралью». Ее внесли в словари. На немецком, например, это звучит как «инфобан». Хотя сейчас никто не говорит «информационная супермагистраль». Просто интернет, сеть, Всемирная паутина (ее признали словом года в 1995-м). Слово-1993 ушло в историю, а сам интернет пока функционирует.
Были еще «кибер», «морф», «e-», обозначавшие все, что стало для нас рутиной, а тогда было диковинкой. А под конец 1990-х появилась страшная «Ошибка-2000», или Millennium Bug. Помните такую? Предполагалось, что древние компьютеры — всякие IBM-286, IBM-386, Pentium и что там еще было — и не менее древний софт не справятся с переменой календарных дат в ночь на 1 января 2000 года. В старых программах даты кодировались только двумя последними цифрами года. И это делало 2000-й неотличимым от 1900-го. Эта хронологическая ошибка могла привести к разрушению мировой инфраструктуры в компьютерно-зависимых отраслях. Самолеты начнут падать, корабли — тонуть, ядерные ракеты взлетят сами собой, пугали медиа. Но Millennium Bug как-то разрешилась. На некоторых электронных табло во Франции учеников школ приглашали вернуться с каникул 3 января 1900 года, но более серьезных бед не случилось. «Это был первый вызов XXI века, который мы успешно решили», — пафосно заявил тогда президент США Билл Клинтон. Сейчас бы нам ваши вызовы.
Наступившее новое тысячелетие казалось свободным от проблем. Словом 2000 года американские лингвисты признали chad — так называли бумажные фрагменты, которые получались от проделывания отверстий в листах. Офисный класс-гегемон еще не успел диджитализироваться и подшивал тонны бумаг в аккуратные папочки. Горки бумажной крошки были так важны, что получили собственное название. Но ничего, история уже стучалась в двери.
Два года подряд словари обогащались тревожными паролями грозных бед. «9-11» (nine-eleven, 11 сентября), которые стали метафорой любой внезапной катастрофы (десятилетие спустя ее переименуют в «черного лебедя»). А в 2002-м и вовсе «оружие массового поражения». Колин Пауэлл размахивал в ООН пробиркой. Лингвисты регистрировали следы во вторичном символическом пространстве.
Впрочем, нулевые были эпохой не только войны с террором. «Метросексуал» стал словом 2003 года в Америке. В затылок уже дышала новая Россия. Своим первым словом года она выбрала «гламур». На дворе стоял 2007-й. Эпоха демонстративной роскоши, эйфорического потребления, растущих доходов и стабильности. Витрины сверкали так ярко, что некоторые стали сомневаться в их реальности. Сомнения тоже стали попадать в словари. В 2005-м появилась truthiness — «правдивость». В качестве мема этот термин означал примерно то, что сейчас значит постправда.
А в 2006-м в словари английского вошел глагол «плутонить» — to be plutoed; to pluto. Генеральная ассамблея Международного астрономического союза приняла решение вычеркнуть Плутон из списка планет Солнечной системы. Никто не подозревал за миллионами пользователей интернета такого интереса к астрономии, но они принялись использовать неологизм «плутонить» в значении «отменить», «забанить», «понизить в звании». Язык готовился к пришествию «культуры отмены».
Но плавное течение эволюции прервалось. В 2007–2008 годах во всех языках снова появилась мода на тревожность. В России слово «кризис» стало словом года в 2008-м, в Германии в 2007-м заговорили о «климатической катастрофе», но год спустя переключились на «финансовый кризис». В США, где правительство раздавало прогоревшим корпорациям миллиардные субсидии из кармана налогоплательщиков, появилось слово bailout — «спасать», «выручать из беды».
Словом 2009-го в России стала «перезагрузка». Сергей Лавров и Хиллари Клинтон обменялись символической кнопкой перезагрузки. Правда, вышла накладка: американцы по ошибке написали «перегрузка». Словно в воду смотрели. Перезагрузка привела к перегрузкам.
В 2010-м Москву затянуло смогом от горевших лесов. Лингвисты внесли в словарь русского языка «огнеборцев». Почетные места заняли и другие мемы. «Сосуля» — тогдашний губернатор Петербурга Валентина Матвиенко боролась с зимними осадками. А минспорта Виталий Мутко — за проведение чемпионата мира по футболу: «Лет ми спик фром май харт» порвал чарты.
В 2011-м россияне внезапно политизировались. В номинации «Отдельные слова» первое место заняла «полиция», жаргонизмом года стал «РосПил», словосочетанием — «партия жуликов и воров», а фразой — «Наш дурдом голосует за Путина».
По словам координатора проекта «Слово года» Марины Вишневецкой, эти слова станут спустя десятилетия метками 2011 года. В 2012-м конкурс выиграло слово «Болотная». За ним следовали «оккупай», «панк-молебен», «религархия», «карусель», «митинг» и «кривосудие». В 2013-м победила «Госдура». Потом протестные настроения на пять лет ушли в тень.
На Западе тем временем слова рождались в области между площадью и виртуальным пространством. Occupy (2011), #Hashtag (2012), #blacklivesmatter (2014). Кампания «Оккупируй Wall Street» и грандиозные потрясения «арабской весны» считались «интернет-революциями», невозможными без значка #.
В 2014-м в России в номинации «Слово года» с большим отрывом победил «Крымнаш». В номинации «Выражение и фраза года» абсолютным лидером стали «вежливые люди», а в номинации «Неологизм года» первенство завоевал «банный день». В номинации «Антиязык» победило словосочетание «пятая колонна». Уже явно начинались нынешние времена.
В 2015–2016 годах россияне следили за импортной повесткой. Это отразилось на языке. В 2016-м словари русского обогатились «Брекзитом», а в 2015-м главным словом стали «беженцы», от которых захлебывалась Европа. Сами жители западного мира искали лексические формулы для гендерной нейтральности. В 2015-м Американское диалектное общество назвало словом года they — «они», которое стало использоваться в качестве гендерно-нейтрального местоимения вместо «он» и «она».
В 2017-м языковое производство подчинила себе Москва. Главным русским словом года стала «реновация». А на Западе уже началась новая политизация. В 2016-м главным мемом стало выражение dumpster fire, «пожар в мусорном контейнере» — так пользователи описывали выборы в США 2016 года и победу Дональда Трампа. В 2017-м повсюду началась борьба с fake news, в которой одни видели протест против лицемерной постправды, а другие просто цензуру.
Россия тоже отвлеклась от сноса пятиэтажек и вновь заинтересовалась политикой. 2018-й — «Новичок» (плюс «Солсбери», «пенсионная реформа» и «зашквар»), 2019-й — «протест» (плюс «допускай!», «транзит» и «Я/Мы»), 2020-й — «обнуление».
В 2020–2021 годах всех уравняла пандемия. Covid в США, Corona-Pandemie в Германии, «вакцинация» в России. В 2022-м синхронизация продолжалась. В России первое и второе места по итогам мониторинга соцсетей заняли «война» и «мобилизация». В десятку вошли еще «релокация», «беженцы» и «санкции». В британском английском словом года признали permacrisis, то есть «длительный период нестабильности … в результате катастрофических событий». Холодные немцы выразили ощущение эпохи спокойнее: Zeitenwende — «исторический переломный момент».
Возможно, «переломный момент» передаст бразды правления искусственному интеллекту. Хотя технологии успешно конкурировали с политическими и экономическими кризисами за место в словарях и до этого. Тем более что и в этом году искусственный интеллект победил в тяжелой борьбе с вполне человеческими неологизмами. Например, greedflation — гибрид «жадности» и «инфляции». Этим словом западные граждане обозначают бурный рост цен, вызванный не столько дефицитом или сбоями в цепочках поставок, сколько жадностью корпораций. Или вот nepo baby — дети знаменитостей и богачей, чьи фантастические успехи вытекают не столько из их личных заслуг, сколько из влияния мамы с папой. Хоть и обитатели «загнивающей Европы», а слова придумывают, словно в России живут.
Источник: https://moskvichmag.ru